Порой мне кажется, что в одно прекрасное утро я проснусь и у меня не будет ничего.

Это к тому, что люди слишком часто говорят:
- Я готов отдать за %object`s\subject`s name% всё.
Кажется, я отдала всё, и даже несколько раз.

Я всё чаще использую особый тип общения с мамой. Днём мы с ней почти не разговариваем - она на работе, я в университете. Ближе к вечеру я получаю извечное СМС-сообщение, которое какбэ вопрошает: "дочь, где ты?" Разумеется, орфоргафия и пунктуация, как впрочем и конструкция, не сохранены. Смысл - неизменно константен. Я отвечаю. Домой же еду, o captain, my captain. Дома мы либо вновь не разговариваем, либо ссоримся. Она начинает, а у меня хватает глупости продолжать. Безосновательное обвинения, мелочные замечания. Шикарно, не правда ли?
Однако по мере того, как стрелки часов подбираются к полночному часу, мы впадаем в некоторый анабиоз. Движения, так же как и слова, и мысли, неумолимо замедляются. Около двенадцати мы идём на кухню. Мама садится на место "хозяина дома", которое по праву облюбовал папа и ... Впрочем, сейчас не об этом. Я сажусь на кухонную стойку рядом с мойкой. Там такой крохотный уютный уголок, совсем как норка или гнёздышко. Мама достаёи свои тонкие явно пафосные сигареты, я - Данхилл.
И я начинаю объяснять ей смысл существования. Моего, по крайней мере. Я говорю ей такие вещи, которые вряд ли когда бы то ни было сказала бы.
Да и не говорю вовсе - я пишу в воздухе своим голосом. Каждая точка - затяжка, вот поэтому я пишу сродни Толстому. Каждый вздох - точка с запятой. Водораздел, пауза, ключ, borderline.
Она уже докурила, а я, задыхаясь от бесконечности мыслей внутри меня, пересказываю ей переходы по иным галактикам и измерениям. Моя теория струн всеобъемлюща и одновременно ограничена на интервале от нуля до нуля. Я рисую ей массированный коллапс моей сверхновой и смахиваю назойливо кусающий меня сигаретный пепел с лодыжки. Шипение чайника отвлекает меня от позитронного описания жизненного позитива, и я скатываюсь в бездну, сбивая Сизифа на своём пути. На самом дне бурлит кипящее масло с температурой жидкого азота, и мне хрупко.
Я объясняю на пальцах, почему я люблю семерых людей. И почему я готова за них в огонь и самизнаетекуда.
После этого она удивительно быстро засыпает. Вот только всё чаще в глазах читается восхищение, смешанное со страхом, и вопрос, немой вопрос.
"Доча, а ты часом не дуешь ли?.."

А это на сладенькое. Кажется, я прободаю пространство с тем же успехом, с каким...